«Русские» галичане: история геноцида
Первые ассоциации, возникающие у современного украинца при слове «Галичина» - это дивизия СС, Степан Бандера и анекдот про вуйка и смереку. Но ведь так было не всегда. Ведь жил когда-то в Галичине и князь Роман, порвавший папскую буллу, и первопечатник Иван Федоров, издававший букварь для православного Львовского братства и полемист Ярослав Галан, громивший в своих эпистолах пороки Римской курии.
Мало кто помнит, что изначально Львов не только не был вотчиной Греко-католицизма, но и наоборот – выступал последним рубежом обороны Восточной церкви. «После Брестского собора 1596 года,- писал Иван Франко,- только две южнорусские епархии, Львовская и Перемышльская, остались в православии. Только со времени реорганизации православной митрополии в Киеве православие начало подниматься и в других епархиях, начало отнимать у унии захваченные ею церкви… Но римская иерархия зорко следила за каждым шагом, который делало православие, стараясь парализовать успехи его. С разных сторон, систематически и неусыпно, велись подкопы под православие; воспитание юношества, фанатизирующие толпу иезуитские проповеди, печатные и рукописные памфлеты и пасквили и в конце концов протекция могущественных панов, распоряжения правительства, все пускалось в дело, все должно было служить одной цели».
Когда в 1891 году Великий Каменяр на чистейшем русском языке писал эти строки в статье «Иосиф Шумлянский – последний православный епископ Львовский», в этой циничной политике все оставалось по-старому. Разве что польское владычество сменилось австрийской оккупацией. Но методы сохранились теже. Более того: они приобрели изощренность и современный техницизм.
Название концентрационных лагерей Талергоф и Терезин, где систематически уничтожались галичане московской ориентации, должны были бы стать для украинского массового сознания, такими же символическими, как Майданек - для евреев. Но в современной Украине вы не встретите их нигде. Ни в энциклопедиях, ни в учебниках. Они не вписываются в распропагандированный нашей беспринципной властью миф о «цивилизованной» Европе. «Разве европейцы могут быть мучителями и убийцами,- задают себе вопрос многие западники?» Да, могут, еще и какими!
Накануне Первой мировой войны Австрия, с конца 18 века «просвещавшая» земли нынешней Западной Украины, довела тут принцип государственной политики «разделяй и властвуй» до совершенства. Поляков науськивали на украинцев, украинцев – на поляков. Венгров – на тех и на других. Кроме того, властями намеренно разжигалась вражда между различными течениями внутри украинства. Одной рукой выдавались государственные субсидии на развитие научного общества им. Тараса Шевченко во главе с профессором Грушевским – за то, что его лживые труды носили ярко выраженную антирусскую направленность. Другой – ставился на полицейский учет всякий, кто проявлял малейшие пророссийские симпатии.
Задолго до Первой мировой войны австрийская жандармерия вела подробные списки «неблагонадежных в политическом отношении лиц». Делалось это в стиле того неподражаемого бюрократического идиотизма, который описан в «Бравом солдате Швейке». В специальные таблицы, наряду с именами подозреваемых, их семейным положением и родом занятий в графу 8 заносились «более подробные сведения» о неблагонадежности или подозрительности. В эту графу заносились следующие преступления: «ездит в Россию», «агитирует за кандидатуру Маркова» - лидера партии русофилов.
В следующей графе рекомендовалось, как поступить с данным лицом, если Австрия начнет, даже не войну, а только мобилизацию. Например: «Пристально следить, в случае чего – арестовать». Или: «Выслать вглубь страны». Легко заметить, что карать австрийцы собирались даже не за поступки, а за взгляды и симпатии, которые, как известно, трудно поддаются однозначному толкованию.
Когда разгорелась Первая мировая война, в одном только Львове сразу было арестовано более 2 тысяч украинцев. Заключенных оказалось так много, что ими битком набили сразу три тюрьмы: городскую, уголовного суда и «полицейский арестный дом».
Согласно ближайшей к описываемым событиям переписи 1900 года во Львове насчитывалось 84 тысячи поляков, 45 тысяч евреев, 34 тысячи украинцев. Украинцы были в этом городе самой малочисленной этнической группой, если не считать немцев. Представьте шок львовян, когда они узнают об аресте 6 процентов украинцев города! В любом случае такая масса народа не могла оказаться русскими шпионами. У петербургского Генерального штаба просто бы не хватило денег, чтобы содержать такое количество агентов, да так много и не надо было. Вполне хватило бы двух-трех железнодорожников, отслеживавших движение воинских эшелонов и нескольких офицеров львовского гарнизона с блестящей немецкой родословной.
Но тогда возникает вопрос – что же это было и как это называется? А называется это – ГЕНОЦИД!
Другого определения и не подберешь. Факт геноцида доказывает польская перепись населения, сделанная в 1931 году. Согласно этой переписи поляков насчитывалось - 198 тысяч, евреев – 45 тысяч, а украинцев – 35 тысяч, то есть столько же, сколько в 1900 году. Последняя австрийская зачистка – налицо!
О том, как действовали австрийцы, повествуют скупые архивные данные. Комендант Львова в 1915 году генерал-майор Римль в рапорте главнокомандующему указал: «Проявляющиеся часто взгляды на партии и лица («умеренный русофил») принадлежат к области сказок; мое мнение подсказывает мне, что все «русофилы» являются радикальными и что следует их беспощадно уничтожать». Однако, проблема австрийских властей заключалась в том, что русофила было очень трудно отличить от обыкновенного аполитичного обывателя. Особенно рядовому немецкому солдату.
В местечке Новые Стрелиски солдаты закололи штыками Григория Вовка, стоявшего в своем саду и смотревшего на проходившие австрийские войска. Труб убитого палачи затащили в хату, после чего хату тут же сожгли. В селе Бортники солдаты арестовали и увели четырех десятилетних мальчишек, за то, что они смотрели на проезжавший поезд.
Священник Григорий Качала вспоминал, как его допрашивали во львовской тюрьме: следователь «бросался на меня с кулаками, угрожая смертью и стараясь страхом заставить меня признаться, что я занимался пропагандой православия, но получив от меня в десятый раз ответ, что я вообще никакой пропагандой не занимался,… он распорядился отвести меня обратно в камеру».
Еще одного подозреваемого 74-летнего старика Михаила Зверка, взяли под стражу по доносу односельчанина за то, что он читал газету «Русское слово». «Из Львова в Талергоф,- рассказывал он,- мы ехали с понедельника до пятницы. В вагонах, рассчитанных на 6 лошадей или же 40 человек, находилось по 80 и более людей. Невозможная жара и страшно спертый воздух в вагонах без окон, казалось, убьет нас, пока доедем к месту назначения – в Талергофский ад.
Физические мучения, которым нас подвергали австрийские власти в начале нашего ареста, были злонамеренны. Чтобы усилить их, нам никоем образом не разрешалось слазить с вагона, дверь была наглухо заперта, даже естественные надобности приходилось удовлетворять в вагоне».
Конечным пунктом следования для большинства заключенных был концентрационный лагерь в австрийском городке Талергоф. Перед войной эта местность, окруженная со всех сторон Альпами, была никому не известна, но с осени 1914 года она приобрела мрачную славу. Первый эшелон с арестантами прибыл сюда 4 сентября. Их размещали в бараках, где не было ничего, кроме нар. Места не хватало. Сразу после прибытия гнали в баню. Во дворе приказывали раздеться. Одежду отдавали на дезинфекцию. После мытья ее выдачи ждали зимой на морозе часами.
Впрочем, от дезинфекции не было никакой пользы. Она казалась изощренным издевательством. Солому на нарах меняли очень редко – вся она кишела насекомыми. Конвоиры состояли в основном из уроженцев Боснии. Назначая на работы, лагерная администрация заставляла руками собирать лошадиный навоз. Этой работы не мог избежать ни кто – ни крестьянин, ни интеллигент, ни священник. Курить и читать строго запрещалось.
В декабре 1914 года среди заключенных вспыхнула эпидемия сыпного тифа. Вызвана она была тем, что тюремная администрация в один из самых холодных дней решила вымыть в бане 500 человек. Половина их сразу же простудилась. Но, несмотря на болезнь, народ продолжали гнать на работы. Вечером все возвращались мокрые и усталые, утром многие не могли встать. Каждый день уносил 30-40 жизней. Эпидемия свирепствовала до марта 1915 года. К этому времени из 7 тысяч заключенных умерло 1 350.
Талергофский рацион состоял из 1/5 части армейской хлебной порции на весь день. Утром получали отвар из фасоли, в полдень – такую же похлебку из свеклы. Иногда – саленную репу и кусок селедки. Посуду не выдавали. Каждый обходился, как мог. Делал углубление в куске хлеба и наливал туда жидкость или, отбив у бутылки горлышко, использовал ее вместо котелка. Большинство оставалось вообще без обеда. Узники теряли физические силы, болели цингой. Многие, спасаясь от голодной смерти, попрошайничали – во время обедов перед бараками интеллигенции крестьяне выстраивались и просили уступить им порцию, так как семьи более обеспеченных арестантов высылали своим родственникам посылки. Но по дороге из Галичины в Талергоф съестные припасы часто портились, а то и вовсе пропадали. Тот, кто мог работать, имел какой-то шанс выжить, но заболевшие были обречены на верную смерть.
Кроме общей тюрьмы существовали еще и одиночные камеры. Галичанин, имевший несчастье назвать себя русским, или сказать, что его родной язык русский, попадал в карцер. Боснийцы-конвоиры первым делом избивали его. А одному доктору охранник проколол штыком ногу в двух местах. В одиночке заключенному запрещено было даже смотреть через окошко – солдаты тут же начинали колоть его штыком в лицо. Есть тут давали так мало, что выжить можно было только чудом.
Развлекаясь, лагерная администрация придумала еще одно истязание – подвешивание. Во дворе установили столбы. К ним на веревках, пропущенных под руками, цепляли узников. Каждый висел приблизительно по два часа. «И так 48 человек висели поочередно на этих столбах свыше двух суток»,- вспоминал инженер Чиж. Эту пытку прекратили только после многочисленных просьб родственников арестантов.
Железнодорожный служащий из Станислава (сейчас Ивано-Франковск) Илья Гошовский попал в концентрационный лагерь вмести с женой и двумя дочерьми. Он написал о своих первых днях в Талергофе так: «Солдаты всячески изводили женщин. Они умышленно сопровождали их в отхожие места и, окружив со всех сторон, позволяли себе не поддающиеся печатанью выходки, доводившие женщин до слез и истерики. Некому было пожаловаться, ибо начальник стражи капитан-немец был хуже своих подчиненных. В тот же день солдаты закололи троих крестьян, не знавших немецкого языка, за неисполнение наказаний и тут же их зарыли в общую яму».
Все это австрийские власти делали с людьми, которым даже не предъявили обвинений.
В наше время любой галичанин знает о сталинских репрессиях, о том, что советская власть, якобы, уничтожала только украинцев, а другие народы не трогала. Об австрийском терроре против украинского населения империи Габсбургов уже не вспомнит никто.
Исторические статьи, опубликованные в 2007 году в газете «Таврийский край», можно найти на херсонском портале АртКавун
www. artkavun. kherson. ua Портал посвящен вопросам культуры и искусства Северной Таврии, кроме того, на нем размещены материалы по историческому краеведенью Херсонщины.

30.05.2007. Павел Иванов-Остославский

(Статья написана на основе информации, почерпнутой из книги Олеся Бузины «Тайная история Украины-Руси»).